Инцест сегодня. Трудности в работе с инцестом в аналитической
практике

Инцест в истории

Почему сейчас много историй об инцесте, как будто сгущается инцестуозное пространство в нашей реальности? А может быть, осознается?

XIX век принято считать истерическим пространством, в основе которого,
кстати, тоже инцестуозные тенденции. Слово "истерия" происходит от греч.
hystera – "матка". В XIX веке истерия считалась сугубо женским заболеванием, связанным с нарушением функционирования матки и методы лечения были направлены на лечение этого органа. Для того чтобы разогнать застоявшуюся кровь и "взбодрить телесные соки", доктора делали своим пациенткам вагинальный массаж. Изначально процедура делалась вручную, затем в середине 19 века был создан первый вибратор. Для лечения истерии применяли также трепанацию черепа. Считалось, что эта древняя процедура помогала при головных болях и истерии. Гидротерапия (лечение при помощи ванн), лоботомия, электрический магнетизм тоже были частью лечения истерии, как и душ Шарко.

Зигмунд Фрейд, родоначальник психоанализа, был увлечен поиском методов
лечения истерии. В своих «Этюдах об истерии», которые были опубликованы
им в соавторстве с Й. Бройером, он писал: «Наш интерес, вызванный случайно замеченным явлением, заставил нас в течение целого ряда лет исследовать причины, которые приводят к возникновению самых разных форм и симптомов истерии. События, которым удалось спровоцировать в первый раз появление соответствующего феномена, часто имеют свои истоки в далеком прошлом, скрытом от нас годами… Истерия, несомненно, является самым старым, наиболее хорошо известным неврозом»1. Первое издание «Этюдов по истерии» было очень быстро раскуплено, что подчеркивает живой интерес общества к этому вопросу.

Судя по тому, сколько ученых были заняты поиском лекарств от истерии и ее
изучением, эту болезнь можно назвать болезнью XIX века.

Затем XX век с его двумя мировыми войнами породил поколения людей,
выросших без надлежащего чувственного ухода, с большой потребностью в безопасности, характеризующихся как шизоидный тип личности.

Согласно «Критическому словарю психоанализа» Чарльза Райкрофта,
«шизоидный (schizoid) – 1 В первоначальном значении относиться к человеку, у которого имеется разрыв между эмоциональными и интеллектуальными функциями. Использование термина идет от Блейлера, считавшего, что этот разрыв является основным нарушением при шизофрении и шизоидных типах личности. 2. В более широком значении применим к любому, чьи особенности допускают сравнение с шизофреническими, или кто (будучи психотиком) скорее станет развиваться по шизофреническому типу, нежели по типу маниакально-депрессивного психоза. 3.Отсюда – еще более широко: отстраненный, подозрительный, склонный вести жизнь богатую фантазиями…» (Райкрофт, 1995, 226).

Философский словарь дает более расширенное понятие. Шизоид (от греч.
schizein – «расколоть» и eidos – «вид») – так Э. Кречмер называет переходную форму между здоровым и больным в своей конституционной группе шизотимии. Шизоидный человек имеет и внешнюю сторону, и внутреннюю. То, что он выглядит исключительно грубым или угрюмым, тупым или язвительным, ироническим или беззлобным, – все это относится к внешней стороне. Этих внешних признаков может вообще не быть; мы видим человека, который, как вопросительный знак, маячит на нашем пути; мы ощущаем какую-то тоску, скуку, что-то неопределенно проблематичное. Какая глубина скрывается за этой маской? Это может быть «ничто» – преувеличенное честолюбие, полная бессердечность, ледяное бездушие. Но по внешнему виду мы не можем увидеть то, что скрыто за ним (Калининский - словарь; http://endic.ru/enc_psy/SHizoid-30208.html)

Но и нестандартность мышления давала возможность шизоидной личности
проявлять себя неординарно и креативно, поэтому ХХ век характеризуется
новыми открытиями в науке. Тогда было сделано больше открытий, чем за
все предыдущие столетия. Это и Эйнштейн с его теорией относительности, и
Джеймс Чедвик, доказавший существование нейтрона, и Фридрих Мишер с
открытием спирали ДНК, и многие другие.

Психоаналитик Сасс великолепно показал символичность шизоидности для
современности. «Отчуждение современных людей от "общинного"
восприятия, отраженное в деконструктивных подходах в искусстве,
литературе, антропологии, философии и критицизме XX века, имеет жуткое
сходство с шизоидным и шизофреническим опытом. Отношение отчуждения,
гиперрефлексии (усложненного самосознания), разъединенность и рациональность, становящаяся сумасшествием, характеризуют модернистское и постмодернистское мышление и искусство. Они
противоположны миру естественных отношений, миру практической
деятельности, разделяемых общепринятых смыслов и реального физического
существования». (Сасс А. 1992 Цит. по: http://schizis.psy4.ru/ich.htm)

Если XX век «заглядывал» в глубину сознания и пытался извлечь пользу, не
соединяясь с телом и даже избегая проникновения в него, что характерно для
шизоидов, то XXI век может попробовать осмыслить меру безопасного проникновения в тело и психику.

XXI ве имеет явные тенденции к осмыслению инцестуозного пространства. В
настоящее время истории об инцесте звучат все чаще с экранов телевизоров, о них пишут в газетах, журналах, в интернете, на заседаниях супервизорской группы все чаще звучат кейсы, связанные с травмой инцеста. Поэтому мне хотелось разобраться в этой сложной, неновой теме. Большое количество современных изданий может служить подтверждением актуальности темы сегодня, такие авторы, как Д. Калшед, У. Виртц, Ф. Эритье и многие другие, пытаются глубже понять этот феномен. Что является патологией, а что нормой? Почему, не обращая внимания на осуждение, некоторые люди вступают в эти связи?

Инцест(incest) «Сексуальные отношения между кровными родственниками;
известная степень запретности отношений, определяемая или каноном или
светским законом.» (Райкрофт, 1995, 62)

(Начиная с истории об Эдипе, человечество время от времени встречается с
нежелательными родственными сексуальными связями. В разные времена отношение к инцесту было разным.

В Европе XVII века веке инцест считался нормой, браки между кузенами и
относительно близкими родственниками не были запрещены. «В XVII веке
это было нормой. Женщины, чья средняя продолжительность жизни не
превышала 36 лет, чаще всего умирали во время родов, производя на свет 13-
го по счету ребенка. Они покидали этот свет, оставляя в одиночестве 40-
летнего мужа, которому нужно было работать не покладая рук, чтобы
вырастить оставшихся в живых четверых или шестерых детей. Полгода
спустя после похорон супруги вдовец благополучно женился, и зачастую – на
старшей из своих воспитанниц, потому что в эту эпоху каждого второго ребенка воспитывали не биологические родители (что бывает и в нынешние
дни)» (Инцест, или кровосмешение, 2000, с. 26).

Позднее кровосмесительные связи объявили незаконными, а наказанием за
них стали даже пытки и кастрация.

В XIX веке считалось, что дети, рожденные в кровосмесительных браках, не
совсем нормальные и обладают генетическим уродством, поэтому на такие
браки налагался запрет. И даже когда было доказано, что кровосмесительные
связи не имеют прямого отношения к генетическому уродству, запрет на
кровосмесительные браки оставался.

В Китае и Индонезии, например, инцест или даже упоминание о нем
вызывало отвращение. Не принято было говорить о нем вслух, его заменяли
такими словами, как «беспорядок» и «омерзительное смешение». Поэтому во
многих культурах, чтобы иметь с этим дело, нужно было сместиться в
символическое пространство, найти образ, на который можно было бы
безопасно проецировать свои желания.

Маргарита Ксантаку, путешествуя по Пелопоннесу, в частности по провинции Мани, заметила, что в этой местности очень много легенд, сказаний и обычаев, которые предостерегают жителей от кровосмесительных родственных связей. У этого народа существует даже определенный персонаж, которого наделяют инцестуозными признаками. Это деревенский дурак, который, предположительно, спит со своей сестрой. На него проецируется вся грязь и ответственность за порочные связи. Такой теневой персонаж дает возможность всей деревне в его лице встречаться с чувствами, сопутствующими ситуации
инцеста, тем самым показывая заинтересованность в них и необходимость соприкасаться с ними. Например, младшей сестре не разрешается пить из чашки, из которой пила старшая замужняя сестра. Предполагается, что сначала младшая сестра захочет выпить из стакана старшей, а потом может захотеть секса с ее мужем. А это нежелательный инцестуозный контакт. Но об инцесте все время говорят, значит, это энергетически заряженная тема. То, что невозможно позволить себе в реальности, символически проживается в стихах, сказках и песнях:

Мы поехали вместе,
Вместе на мельницу –
Тетушка Кодило и я.
По дороге то она меня толкнет,
То я ее толкну –
И вот мы оба уже на земле.
Она – внизу,
А я – сверху,
Бог мой! Мой Бог!
– Ах, тетя! Кабы ты не была мне тетей,
Как славно мы позабавились бы с тобой!
– А ты не думай об этом, сынок!
Знай, делай свое дело! (там же, с. 117)

Это стихотворение подтверждает, что инцестуозное желание, присутствующее в человеческой психике, в какой-то мере необходимо для нормального развития человека.

Инцест в отношениях с родителями. Норма и патология
Связь «мать – ребенок» инцестуозна по своей сути, они связаны одной пуповиной девять месяцев еще до рождения, это уникальная прочная связь, не имеющая аналогов в природе. В утробе ребенок чувствует все, что чувствует и ощущает мать. Их переживания и мироощущение идентичны, с запахами, звуками, вкусовыми ощущениями ребенок знакомится через пуповину, все, что делает и чувствует мать, доступно младенцу через нее.

При этом ребенок не испытывает нужды, все, что ему нужно, есть в этом слиянии: тепло, защищенность, кормление, звук сердец, которые бьются в
унисон, эмоциональные переживания, которые делятся на двоих; картина
недостижимого рая, к которому он будет потом стремиться всю жизнь.

С появлением ребенка на свет связь «мать – ребенок» не прерывается.
Младенец нуждается теперь в буквальной заботе. Хотя это и первая
сепарация, но практически ребенок пока находится в полной зависимости от
материнского ухода, ведь он уже имеет эмоциональную связь с матерью.
Теперь к эмоциональной связи добавляются еще и прикосновения, кормление, звуки и запах матери. «Через сосание груди и заботу младенец приобретает опыт… он находится на руках, прижатый к телу своей матери, чье тепло, запах и движение он ощущает, а ношение, баюканье, растирание, мытье, ласка – все это, как правило, сопровождается купелью из слов и напеваний» (Анзье, 2001, с. 41).
Эта связь становится предпосылкой для формирования либидо, сексуального влечения ребенка к матери.

В определенных пределах сексуализация связи «мать – ребенок» необходима, поскольку это те чувства, которые формируют отношение ребенка к миру. Если ребенок чувствует удовольствие от материнского объекта, он может сформировать в себе и удовольствие от мира, наполнить свое существование всем, что ему доступно, без страха и вины, нормально развиваться, постепенно познавая и осваивая все, что нужно, для реализации своих потребностей и желаний. В противном случае может произойти фиксация на материнском объекте, тогда все свое либидо ребенок будет направлять на то, чтобы почувствовать слияние с матерью и ощутить через эту связь полноту себя. Поэтому неверно сложившаяся эмоциональная привязанность может стать одной из причин инцестуозной связи, что и приводит к путанице между понятиями «любовь» и «секс». Тогда развивается ситуация, о которой пишет Б. Цирюльник: «Материнское молоко вызывало у меня экзему. Поэтому сначала мне нашли кормилицу и поселили в семью, а затем поместили в пансион. Когда мне доводилось видеть мать голой, мне до дурноты хотелось близости с ней. Когда ее не было дома, я спал в ее кровати, чтобы представлять, что сплю вместе с ней. Когда она меня обнимает, я чувствую ее
груди, и это вызывает у меня очень тягостное ощущение» (Инцест, или
кровосмешение, 2000, с. 47). В этом случае несформированная ранняя
привязанность к матери из-за длительной разлуки подменяется сексуальными
фантазиями.

Мать тоже находит удовольствие в полном слиянии с ребенком, беременность наполняет ее, придает значимости и божественности, она, подобно Богу, «творит» в своем чреве новую жизнь. Затем, с появлением ребенка на свет, добавляется и телесное удовольствие, сосание груди, прикосновение тела к телу, эмоциональная наполненность. Зависимость младенца от материнского уходадает ощущение значимости и неповторимости их связи. Для матери контакт с ребенком тоже достаточно сексуализирован. В психике всплывает ее младенческий либидонозный контакт со своей матерью и возможность пережить его вторично в слиянии со своим ребенком. Поэтому мать старается удержать ребенка от сепарации как можно дольше, если только подсознательно не испытывает вину и стыд за сексуальные эмоции, направленные на ребенка. «У всех животных существ, с детства привязанных к кому-то, возникает определенное торможение сексуальных эмоций в отношении близкого существа…» (там же, с. 37).

Нормальная привязанность ребенка к матери формируется в зависимости от
воспитания и возможности родителей определять дистанцию и эмоциональную близость со своим ребенком. Это очень важный аспект на пути предотвращения инцеста в семье.

Если у матери не срабатывает внутреннее торможение, которое определяет степень ее близости с ребенком, тогда эту функцию должен взять на себя отец. «Мать становится для ребенка эмоциональной структурой гораздо раньше, чем родственной. Ее воспринимают, ее чувствуют, ее слышат, еще не умея ее называть, а отец воспринимается одновременно с его обозначением» (там же, с. 41). И если мать – это чувства, то отец – это слово, обозначающее закон.

В фильме Педро Альмодовара «Возвращение» ярко представлен женский мир. Этот мир полон чувств, переживаний, духов и призраков прошлого и настоящего. Ничто не имеет своего имени и места, пока не будет названо и пережито. Все женщины в этом фильме стремятся к слиянию, их трудно отделить друг от друга. Две сестры, Раймунда и Соледад, их исчезнувшая и воскреснувшая мать Ирена, ее сестра Паола, соседка Агустина и дочь Раймонды Паола живут в современной Испании. Вместе ухаживают за могилами родственников, поддерживают друг друга, но при этом как будто ничего друг о друге не знают, до тех пор пока 14-летняя Паола не убивает своего отчима, который пытался изнасиловать ее. Это пробуждает воспоминания ее матери Раймонды о том, как она подверглась насилию со стороны своего отца, деда и отца Паолы. После убийства насильника жизнь этих женщин изменилась, они стали раскапывать старые могилы, обсуждая свое прошлое и называя свои чувства. Тогда стало возможным для Раймонды поговорить с матерью о том, как ей было обидно, что та не защитила ее от насилия отца и она вынуждена была уйти жить к тетке Паоле и выйти замуж при первой возможности. А Ирена поняла, почему ее старшая дочь так резко в подростковом возрасте поменяла отношение к матери, приняла ее чувства и рассказала, что, узнав о насилии со стороны отца и изменах, она убила его. Дав название всему происходящему, эти женщины смогли компенсировать друг другу потерянную любовь и заботу. Хотя мать и дочь защитились от мужского мира насилия, в фильме, даже в конце, не возникает ощущения, что в этом женском мире есть место мужчинам. Скорее жизнь этих женщин похожа теперь на слияние, психологический инцест, где всем комфортно в объятиях друг друга, но нет возможности для сепарации.

Мужчина, отец должен принести закон и рамки в диадные отношения матери
и ребенка, для осуществления нормальной сепарации необходимо обозначение правил взаимодействия в семье. Слияние должно заканчиваться отделением. Чтобы разорвать слияние матери и ребенка, требуется кто-то третий, отец, который символизирует закон, или закон, установленный обществом. Отец должен внести логику и назвать словами то, что происходит в семье, дать определение отношениям и обозначить систему взаимодействия между ее членами. Это даст возможность ребенку определить свои ограничения в отношениях с миром и ограничения остальных по отношению к ребенку: насколько внешний мир, включая мать и остальных членов семьи, может проникать в него эмоционально и физически. Нужно зафиксировать роли в чувствах и словах, чтобы дать возможность правильно развиваться интимному душевному миру.

Бывает, что отец не может справиться с ролью носителя закона в семье в
силу разных причин, одной из которых может быть длительная разлука.
Часто отец, не принимавший участия в воспитании дочери в ее детские годы,
встречается с уже взрослой дочерью, женщиной, которая обладает
сексуальным притяжением. Ему трудно противостоять соблазну, и тогда в их
общем поле появляются двусмысленные чувства и родственная любовь
замешается сексуальностью.

«Чаще всего нормальное развитие привязанности нарушается длительными и повторяющимися разлуками… В таких семьях в сексуальном акте нет ничего социального и сакрального, его низвели до самого заурядного акта и чувства» (там же, с. 46). Примером может также служить признание одного из моих знакомых, который занимался сексуальными играми со своими двоюродными сестрами. Они знали друг друга с детства и встречались время от времени летом у бабушки.

Через несколько лет они опять встретились в деревне, только это уже были
подростки 14–16 лет, и их одолевал сексуальный интерес. Их эмоциональный
родственный барьер просто не сложился с силу длительной разлуки. Однако
уже через год, осознав, что они родственники, подростки прекратили свою сексуальную связь, и в этот момент физическое удовольствие сменилось
чувством вины. «Инцестуозное измерение подпитывается (или нарушает)
желание либо вынуждает применить запрет. Таким образом, первые объекты любви становятся объектами вины» (Андре, 2017, с. 18). Вина выступает как определяющее чувство для запрета инцестуозной связи. Но еще чаще в семьях, где бытует инцест, наряду с несложившейся эмоциональной привязанностью и отсутствием чувства вины наблюдается спутанность ролей, закрытость семейной системы, поддерживаемая отцом.

Закрытость семейной системы, создаваемая отцом
Одной из особенностей инцестуозной семьи является закрытость семейной
системы и спутанность ролей в ней.

Чем больше система семьи закрыта и изолирована, тем выше вероятность
инцеста. Инцестуозные семьи сами выбирают закрытость и изоляцию,
предпочитая никого не впускать в свои пределы, дабы не раскрывать
«секретные» связи внутри. Всем известные олимпийские боги вступали в
инцестуозные связи, имея достаточно закрытую семейную систему.
Верховный бог Зевс, увидев свою сестру Геру, возжелал ее как женщину. Но
она отказала ему в близости до заключения брака. Женившись в седьмой раз,
Зевс стал Гере и мужем, и братом одновременно. «Неважно, что он был ее
братом, – у олимпийцев свои собственные правила или отсутствие их, когда
дело касается близких отношений» (Болен, 2008, с. 162). Возможно, не
осознавая этого, Гера была включена в элитарную инцестуозную семейную
систему, где она делила своего мужа со своими сестрами. Конечно, здесь
можно говорить о несложившейся эмоциональной связи, так как Гера
воспитывалась, после своего освобождения из утробы отца Кроноса, у
родителей матери, Океана и Тифеиды, на краю света, и с Зевсом они долго не
виделись. Видна беспредельная власть Зевса, который уверен в своей
безнаказанности, так как к тому времени он уже победил Кроноса и титанов,
став верховным богом Олимпа. Поэтому возмущение Геры и ее ревность не
имели большого значения для олимпийского общества, Зевс был верховным
богом и остальные его просто боялись. Он мог иметь интимные отношения со своими родственниками, близкими и далекими, обманывать, превращаясь
для этого то в лебедя, соблазняя Леду, то в золотой дождь, соблазняя Данаю,
то в белого быка, соблазняя Европу, потому что оставался безнаказанным. В
мифах Олимп описывается как большая инцестуозная семья, достаточно
закрытая, так как попасть туда можно было, только свершив множество
подвигов.

Не только у богов Олимпа, но и у простых смертных есть отцы, которые
создают в своих семьях закрытость и инцестуозную ситуацию. В фильме
«1000 акров» режиссера Джослин Мурхаус все члены семьи жили в одном
месте по определенной годами отработанной схеме на тысяче акров
отцовской земли, не впуская внешний мир за выстроенные границы. Все
дочери были подчинены строго заведенному Лари Куком (так звали отца)
порядку. Место умершей жены занимают дочери, Джин и Роуз, с которыми
отец семейства вступает в интимные отношения. Они буквально своими
телами пытаются защитить от отца самую младшую из сестер, Кэролайн. В
такой семье, как правило, отец выполняет главенствующую роль, функцию
верховного бога, распоряжаясь семейным пространством на свое усмотрение,
не учитывая потребности других ее членов, не позволяет никому войти в
свои безраздельные владения. Инцест используется как доказательство его
власти. Часто такие семьи воспроизводят инцестуозные отношения из
поколения в поколение.

Одной из причин изоляции также может быть горе, сопутствующее утрате
одного из членов семьи, где само горевание под запретом, а смерть становится тайной, недоступной в реальности. В случае из моей практики мальчик 11 лет спит в одной кровати с мамой, при этом папа умер, а ребенок долго не знал, что с ним случилось. Здесь мы можем заметить некий секрет, который уже соединяет семью невыплаканным горем, все члены семьи становятся особенными, связанными невыносимыми чувствами. В вышеупомянутом фильме «1000 акров» в основе сюжета также лежит горе утраты матери, его нельзя обсудить даже с сестрами. Сестры молчат и о связи с отцом, которую переживают по-своему. Старшая, Джин, не может иметь детей. Средняя, имея двух дочерей, которых она прячет от отца в закрытой школе, болеет раком, как болела ее мать. Младшая становится юристом. Но при достаточно плотном общении они не могут говорить о своей сексуальной связи с отцом, это запретные чувства, их нельзя рассматривать даже в семейном кругу. Борис Цирюльник, нейропсихиатр и этнолог, полагает: «Семьи, в которых бытует инцест, чаще всего живут
совершенно изолированно от окружающих. В таких семьях роли, жесты и
словесные выражения подчиняются негласному кодексу. Никто не знает, кто
есть кто, кто чем занимается, как и к кому положено обращаться. Ни одного
ритуала для взаимодействия не существует: эта семья не ходит в гости и
никого не приглашает к себе, здесь не обсуждают социальных проблем, не
знают, что такое семейные праздники…» (Инцест, или кровосмешение, 2000,
с. 45).

В таких семьях обычно наблюдается спутанность ролей, где непонятно, кто есть кто, разобраться в этом крайне сложно. Если после утраты родителей дедушка с бабушкой становятся официальными опекунами своих внуков, которые называют их отцом и матерью, детям сложно понять, какую на самом деле роль выполняют их близкие. Неопределенность с родительской ролью может быть и в ситуации усыновления, когда в семье появляются приемные дети, но при этом не всегда выстраиваются в сознании родственные связи и семейные роли. Тогда мы можем наблюдать, сексуальную связь отца с удочеренной девочкой, или падчерицей. Вуди Аллен женился на старшей из своих падчериц, которую он удочерил вместе со своей подругой Миа Фарроу. Он воспитывал ее с детства, но так и не стал отцом, а только мужчиной, очарованным ее юной привлекательностью. По достижении ею совершеннолетия они поженились, приемный отец стал мужем.

Если отец, чья задача – привносить общественные нормы и структуры общества в семью, не выполняет свою роль, тогда общество должно взять на себя эту ответственность.

Вклад общества в инцестуозные ситуации
Наша современная реальность отличается эволюцией нравов, никого не
удивить разводами, наличием внебрачных детей, нет запретов на повторные
браки. Жизненное пространство расширяется за счет интернета и
разнообразных интернет-сообществ, но пространство семьи закрыто для
посторонних, на простое общение не хватает физических ресурсов, времени
и сил. С одной стороны, люди чаще общаются при помощи гаджетов, но с
другой, нельзя прийти друг к другу в гости без предварительной
договоренности, внезапный визит не в моде. При таком положении вещей
невозможно узнать о семье больше, чем она позволяет о себе рассказать.

Ребенка воспитывает няня или бабушка, старший брат или сестра. А
спутанность ролей предполагает и спутанность чувств и эмоций. Не очень
понятно, как чувствовать и осознавать брата, который выполняет функцию
мамы: как маму, потому что он приводит из сада, кормит обедом, переодевает, защищает и заботится, или как сиблинга, с которым нужно бороться за родительскую любовь, или же создавать подобие родительской пары, чтобы иметь иллюзию нормальной семьи. Вариантов у психики много, но как будто нет удовлетворительного, который блокировал бы сексуальные импульсы для буквального отыгрывания в поле семьи. Никто не рассказал ребенку о правильных ролях, не назвал отношения и не облек чувства в слова. А внутрипсихический барьер не срабатывает по причине переполненности сексуальными аффектами.

К тому же запутанность реальности и виртуальной реальности становится
обычным делом в умах детей и их родителей. Зачастую современный человек
не понимает, где реальность, а где игра, а поскольку привык, что в виртуальной реальности все возможно, то и в реальной жизни не видит ничего противоправного в желании отыграть сексуальный импульс в своей семье. «У человека существует два уровня блокировки, препятствующей совершению сексуального акта между близкими людьми: не облеченный в слова эмоциональный уровень, подготовленный ранним взаимодействием; и второй, эмоциональный уровень, порождаемый запретительным законом» (там же, с. 38).

Одной моей клиентке было четыре года, когда брат, насмотревшись эротических фильмов, затеял с ней «игру» в сексуальное «тыкание», и только к 17 годам она решилась прекратить эти «игры», пригрозив ему оглаской, так как уже смогла осознать эти действия как запретные.

О спутанности ролей в семейной системе можно говорить и в свете современного изобретения искусственного оплодотворения. С экрана телевизора по Первому каналу страна слушает о «подвиге» матери, которая
одна растила сына, а после его смерти путем искусственного оплодотворения
забеременела и смогла родить от него сына, который является ей одновременно и внуком. Что это, как не инцест, пусть и символический? Еще пример: мать дает бесплодной дочери свою яйцеклетку, оплодотворяя ее сперматозоидом зятя, и вынашивает своего внука. Вся страна восхищена подвигом этих женщин, как будто не понимая, что это не совсем нормальные отношения. Такие дети обречены на путаницу ролей в семейной системе. А поскольку инцест – это явление, которое имеет свойство повторяться из поколения в поколение, то велика вероятность, что символический инцест перерастет в реальный.

«По данным Греческого института здоровья ребенка, каждая девочка из 25 и
каждый мальчик из 35 являются жертвами инцеста, сопровождаемого насилием» (там же, с. 128).

Но общественное сознание как будто отвергает феномен инцеста, сопротивляясь, предпочитая не думать об этом как о насущной проблеме. Еще в 1932 году на это обратил внимание Ференци. Он писал: «Реальное изнасилование девочек, едва вышедших из младенческого возраста, аналогичные сексуальные действия взрослых женщин с мальчиками, а также принуждение к гомосексуальным действиям происходят чаще, чем считалось до сего времени».

На одном из сайтов (helpster.ru) в интернете нахожу информацию:
Своего сына родила в 17 лет… так уж получилось… Когда ему было 13,
лет произошел первый «опыт». Сейчас ему 20 лет, живет отдельно от
меня, своей жизнью! Но мы до сих пор остаемся в наилучших отношениях:
общаемся, проводим время вместе, бывает, и ночи, но что бы что-то
менялось, я не заметила!!!
В свои 14 соблазнила двух двоюродных братьев. Было просто превосходно!
Сейчас пытаюсь соблазнить отца. Ничего предосудительного в этом не
вижу.
С сыном вместе уже 10 лет. Для меня он единственный мужчина. Сейчас
жду от него ребенка. Никто меня так не понимает и не любит, как он!
Я как уважал маму, так и продолжаю ее любить и хотеть одновременно.
В этих высказываниях налицо спутанность ролей и подмена родственной
любви сексуальными отношениями. Фантазии о слиянии проживаются
буквально, контакт сексуализируется. А для нормального сексуального
развития вредны как чрезмерная дистанция, так и чрезмерная близость в
семье, иначе потребность в любви не обретает четких форм, что приводит к
инцесту как подмене любви сексуальной близостью. Если бы сложилась
правильная привязанность, было бы легко переключиться на другого
мужчину и не путать родительскую любовь и свою любовь к родителям с
сексом.

Если отец не выполняет свою функцию по разделению диады «мать – ребенок» и не определяет роли в семье, а иногда и сам становится во главе извращенной семейной системы, на помощь могут прийти законы общества.

Что касается России, я не нашла статистических данных, которые бы
отражали реальную картину насилия в семье сегодня, а в 1998 году по
факту насилия над детьми обратилось 7–8 тысяч жертв.

Закон РФ гласит: статья № 131, «Изнасилование от 3 до 6 лет, без отягощающих обстоятельств и без группы лиц». Если пострадавший несовершеннолетний то от 8 до 15 лет, если пострадавший до 14 лет, то лишение свободы от 12 до 20 лет. Статья № 134, «Половое сношение с лицом, не достигшим 16 лет, лицом, достигшим 18 лет»: до 4 лет лишения свободы. Отдельной статьи, предусматривающей наказание за инцест, нет. Но для наказания преступившего закон взрослого нужно доказать его извращенные действия по отношению к ребенку, а это весьма сложно, так как вся инцестуозная система построена так, что даже жертва не всегда понимает, что она жертва, испытывая лишь смутные ощущения, что что-то не так в семье и отношениях.

Для раскрытия инцестуозной связи в семье нужен кто-то посторонний или непреодолимые обстоятельства, которые ломают привычный уклад системы. Это может быть служба опеки, появление нового члена семьи, болезнь или смерть кого-то из семьи, что-то новое, пока не вписанное в систему. Одну из моих клиенток в мой кабинет привело обстоятельство рождения племянника, сына брата, с которым у нее была сексуальная связь, что и послужило триггером для раскрытия инцеста.

В фильме «1000 акров» появляется новый персонаж, соседский сын, который впервые вернулся домой после 18 лет отсутствия, внеся суматоху в сложившиеся ритуалы семьи, так как всплыли чувства, которые в подростковом возрасте испытывали к нему сестры. Также младшая из сестер собралась выходить замуж и привести нового члена семьи, стареющий отец Ларри Кук лишился власти, отдавая свои владения Джинни и Роуз, оставив младшую Кэролайн без наследства. Возник целый комплекс обстоятельств, означающих изменения в привычном мире героев. В случае раскрытия инцеста не так важно, будет это публичная огласка или секрет, разделенный с психологом, но нужно понимать, что и клиента, и психолога ожидает нелегкая работа.

Трудности в работе с инцестом
Одна из моих коллег рассказала, как трудно было донести на супервизию
случай инцеста ее клиента. Даже подготовившись, она не могла представить
его супервизору, столкнувшись с внутренним сопротивлением. Об инцесте
как будто невозможно говорить, переживать, соприкасаться с ним. В контрпереносе аналитик будет погружаться во всю гамму чувств, связанных
с ситуацией инцеста, и идентифицироваться с ними.

Для инцестуозной семьи характерна ситуация, в которой трудно разобраться.
В первую очередь требуется разделить роли и чувства всех участников инцеста. На примере фильма «Торжество» 1998 года режиссера Томаса Винтерберга мы можем увидеть все части и роли в такой семье в той последовательности, в которой они появляются, и даже слепок аналитического процесса, характерного для травмы инцеста.

Первым в фильме появляется Кристиан, мужчина, у которого несколько
ресторанов, отдельная небедная жизнь. Кристиан полон решимости раскрыть тайну насилия. Это клиент, который несет на терапию свою детскую травму. Он уже все продумал и хочет покончить с этим невыносимым секретом. Это та его часть, которая долгие годы испытывала чувства жертвы. Место нормально развивающейся чувственной сферы занимает стыд и ощущение грязи в себе. Страх, который испытывала жертва все годы насилия, невольно передается при соприкосновении с инцестом и требуют дифференциации, как и его подавленные сексуальные импульсы, ведь, как видно из фильма, хорошенькая горничная на его кровати не вызывает у Кристиана эротических желаний.

Клиент приходит в кабинет аналитика, питая надежды, что наконец-то ему помогут разобраться в его внутренней ситуации, помогут пережить боль, которую он носит в одиночку. Но жертва – это самое тяжелое, что находилось в психике клиента долгие годы. Аналитику порой невыносимо с этим идентифицироваться. В контрпереносе возникает ощущение, что с этим невозможно иметь дело. Урсула Вирц так писала о терапии травмы инцеста: «Терапия травматиков очень напоминает своего рода шаманское путешествие с его центральной темой восхождения в верхний и спуска в нижний миры, с характерными темами поиска души и исцеления индивидуального и коллективного дисбаланса» (Вирц, 2015, с. 14). И в этом путешествии важна любая помощь. На начальном этапе это могут быть телесные импульсы аналитика, которые тот различает в зарождающемся общем аналитическом пространстве. Часто инцестуозная травма является очень ранней, довербальной, когда клиент еще не знает слов для ее описания. Клиент неспособен в начале терапии определять свои телесные импульсы и чувства, особенно агрессивные.

А на экране появляется Микаэль – младший брат Кристиана, вместе со
своей семьей, которую он легко высаживает на середине пути, чтобы
поболтать в дороге с братом.

Рядом с решимостью должна быть злость на насильника, и мы видим ее в
лице Микаэля. Следующей частью психики инцестуозного клиента становится агрессия. Это мощная, разрушительная часть, в фильме ее можно соотнести с братом Микаэлем, который подвержен неконтролируемой ярости. Малейшее напряжение и потеря контроля над ситуацией вызывает мгновенную вспышку злости. Это тот случай, когда накопившаяся агрессия на насильника смещается на любой более безопасный объект – на жену, брата, горничную, – и только в конце фильма, или анализа, когда все становится на свои места, направляется адресно. В работе с инцестуозными клиентами агрессия все время присутствует. И в начале работы ее зачастую чувствует только аналитик. Для того чтобы ее почувствовала жертва инцеста, нужно время, пока в психике найдется для нее место.

В следующую минуту в фильме мы видим роскошный дом, он полон гостей, которые чинно прохаживаются, приветствуя друг друга. Так и клиент, рассказывает о своей семье, что все у него хорошо, нормальные семейные отношения, любящая семья. Но в поле анализа будет нарастать «беспричинная тревога».

Клиент будет говорить, какой у него нормальный отец, заботливая красивая
мать. Что, собственно, мы и видим в фильме. Отец – Хельге, который принадлежит к масонской ложе, ему исполняется 60 лет, – с радостью встречает своего старшего сына, обменивается с ним шутками, говорит о своих ожиданиях насчет будущего, жалуется на возраст, просит упомянуть погибшую сестру в застольной речи старшего сына. В общем, все как во всех нормальных семьях. Удивление вызывает, возможно, лишь то, что мать уходит, оставляя отца с сыном вдвоем по первому требованию юбиляра.

Отдельного внимания заслуживает личность насильника. Неспособность к сопереживанию и интерес только к собственным потребностям, как правило, отличают людей, способных к насилию и инцестуозным связям. Они не задумываются над своими действиями и чувствами тех, кого они используют, даже утверждают, что очень любят своих жертв. У педофилов зачастую нормально функционирующий мозг, который способен решать сложные задачи, но эмоционально у них не сформировалась способность к эмпатии, сопереживанию и чувства другого человека им недоступны, переживания и боль жертвы им непонятны, они удовлетворяют свою потребность на животном уровне. В фильме этой частью является сам юбиляр Хельге, отмечающий свой день рождение с размахом, множеством гостей в кругу большой семьи. Он шутит с детьми, которых подвергал насилию, распределяет роли, дает указания, создавая видимость, что ничего страшного не происходило в этом огромном и красивом доме.

Единственное, что его волнует, – чтобы все торжество прошло гладко и чинно, чтобы все гости увидели, какой он «достойный правитель в своем царстве». Мероприятие должно пройти по протоколу, блюда должны быть поданы вовремя, скандалов быть не должно. Это все, что доступно грандиозности насильника.

Чувствуя в контрпереносе такую часть, психолог невольно к ней присоединяется и сопротивляется ее обсуждению, так как «говорить тут не о чем». Поэтому в контрпереносе аналитик может чувствовать необходимость «правильно» проводить сессии и быть довольным собой. Это чувство грандиозности и пустоты знакомо по работе с нарциссическими клиентами. А младшего, Микаэля с его агрессией, как будто не ждали, и ему с трудом находится место на семейном празднике. В такие моменты клиентской истории аналитик может мысленно недоумевать, что привело клиента к нему на анализ: все нормально в семье, в работе. Возможно, он даже злится или скучает рядом с таким клинтом.

Хелен – младшая сестра, неорганизованная, свободная женщина-археолог,
которая с легкостью раздает свои телефоны таксистам, «курит травку»,
не заботясь о своей безопасности, просит таксиста ехать быстрее. Главное для нее – успеть на торжество. Когда в кабинете аналитика возникает такая свободная беспечная часть, она вызывает недоумение: как в такой консервативной семье смогла вырасти эта девочка?

Но именно она вносит разрядку в напряжение, которое может возникнуть в
поле «аналитик – клиент», и разбавляет ощущение стагнации в анализе. К
тому же она археолог, она знает, где искать нужную информацию, и находит ее в комнате умершей сестры. Это дает надежду на успешный анализ как клиенту, так и аналитику. В этот период важно видеть знаки, которые подает клиент, формировать их последовательность для дальнейшего прочтения, без спешки и с интересом наблюдать за процессами, которые разворачиваются в анализе и психике клиента. Когда Хелен находит предсмертное письмо Линды (так звали умершую сестру), она не пытается его обнародовать, но и не выбрасывает, понимая, что это очень важная информация, но она должна ждать своего часа, а пока послание будет определено в маленький контейнер из под таблеток. «Холодно – горячо» – это та игра, в которую клиент будет играть в кабинете во время «раскопок» его травмы, проверяя, насколько его чувствуют и понимают, насколько прочен аналитический контейнер. Для аналитика важно не испугаться и не «уйти» в страхе, как хотел сделать новый управляющий дома, не любопытствовать по поводу содержания записки. Ведь речь идет о той части
психики, которая не выдержала напряжения и боли, покончив жизнь
самоубийством. Невыносимая боль утраты, которая почти не звучит в
фильме в эти минуты и в реальности клиента не очень отображена, может
остро ощущаться аналитиком.

Затем наступает период в анализе, когда клиент как бы акцентирует
внимание на том, что происходит в его реальном мире. Он, как тамада в
фильме, носит образы повседневной жизни, в которой все идет своим
чередом.

Но вот тамада дает слово для приветствия именинника. Первым речь как старший сын будет говорить Кристиан. Он позволяет отцу выбрать одну из заготовленных речей, «зеленую». Это речь под названием «Когда папа принимает ванну». В ней он рассказал о насилии, которому подвергались он и его сестра-близнец Линда, каждый раз, когда папа шел принимать ванну. «Только когда моя сестра умерла, я осознал, что Хельге был очень "чистым человеком"». Для осознания ужаса ситуации нужна жертва, что-то должно умереть, что бы что-то новое появилось внутри психики. И это точка нестерпимой боли жертвы, которая ярко чувствуется в контрпереносе аналитика. В поле анализа возникают все чувства, которые присущи жертве. Это и боль утраты части себя, и стыд, и «грязь», от которой пытался отмыться насильник, но которая навсегда пристала к жертве.

Казалось бы, все услышали невероятную, ужасающую правду, и уже можно
бросаться спасать жертву. Но гости в шоке только несколько минут, потом в игру вступает дед как символ ранних защит, когда ребенок спасается диссоциацией от чувств. «В памяти индивида, чья жизнь была нарушена травматическим событием, появляются провалы, для него становится невозможной вербализация, создание полноценного рассказа о том, что с ним произошло» (Калшед, 2001, с. 30). Диссоциация как психологическая защита помогает человеку пережить невыносимую боль отчаяния и безысходности, причиненную травмой, и включаться в повседневную жизнь.

Но правда прозвучала, и должна быть часть, которая не диссоциирует, а твердо знает, что насилие было. Эта часть представлена в образе повара Кима и его кухни. Повар наблюдает, как Кристиан пытается открыть семейную тайну, рассказать о насилии над ним и его сестрой. Ким, как и вся кухня, играет основную роль, Ким как будто ждал всю жизнь, когда состоится это признание. Ким – фигура наблюдателя, которым может быть аналитик, или сама аналитическая ситуация.

Но повар пьян. Когда Кристиан его об этом спрашивает, Ким говорит, что
по-другому не умеет готовить. Ким готовит практически в состоянии измененного сознания. Если рассмотреть фигуру повара как фигуру аналитика, то это могло бы означать, что аналитик должен находиться как бы в измененном состоянии сознания, где-то рядом с бессознательным, или в двух мирах травматика, о которых пишет Д. Калшед. Там, где имеет место расщепление, одна часть бессознательного функционирует в реальном мире, а другая – в мире травмы, населенной образами и чувствами. Аналитик должен видеть то, что происходит с клиентом, все то, что невербально ощущается в поле анализа, доверять своим наблюдениям и чувствам.

Кристиан хочет уехать, сбежать от невыносимых чувств и одиночества.
Единственным человеком, с которым можно было разделить боль инцеста,
была для него сестра, но она умерла. Единственный свидетель, который мог бы подтвердить виновность отца, была Линда. Но оказывается, теперь и
аналитик (вся кухня под руководством Кима) знает об инцесте.

Пока Кристиан сомневается, кухня действует почти незаметно. Кто-то
прячет ключи от машин, чтобы у гостей не было возможности уехать,
кто-то запирает в кладовке самые агрессивные части, а Ким помогает,
просто информируя о том, что сейчас зайдет отец, попросит выпить
горькой настойки, что так происходит каждый раз. Здесь для успешного
разрешения раскрытия инцеста в сознании клиента необходима очень тонкая,
почти незаметная поддержка и твердая позиция аналитика в том, что
происходящее нормально для такого рода травмы. Время пришло, клиент и
аналитик это знают, но пока можно не торопиться и внешне не
предпринимать резких шагов.

В аналитической ситуации в это время возникает много страхов; это закономерно, так как предстоит встреча жертвы и насильника. Кристиан встречается с отцом на кухне, и отец обвиняет его во лжи, в том, что теперь нужно заявить в полицию, но никто не поверит «сумасшедшему» сыну, ведь наверху, в гостиной, «нормальные люди», им нужно что-то большее, чем признание не совсем нормального мальчика.

Моя клиентка, с которой мы обсуждали возможность раскрытия инцеста, говорила, что это она не совсем нормальная и сама соблазняла брата, а он просто ответил на ее призыв. Мне приходилось тщательно обдумывать контрпереносные чувства. Здесь были и сомнения в ее нормальности, и гнев на насильника, и желание забыть все, что происходило в истории ее жизни. Такие чувства могут подтолкнуть аналитика не ждать, пока «окрепнет» клиент, и пытаться говорить о травме, которую он пережил. Тогда аналитик может напомнить клиенту фигуру насильника, который беспардонно вторгается в личное пространство, и ему захочется сбежать, не иметь с этим дела. В анализе это может выглядеть как сопротивление невыносимым чувствам. Так было с клиенткой Х., которая после моих «настойчивых проникновений» и шести месяцев общения «сбежала» из анализа.

Кристиан тоже хочет уехать. Казалось бы, даже поддержки Кима и его «кухни» недостаточно, чтобы вынести стыд, злость и унижение, которые
переживает Кристиан.

Но в аналитическом поле появляется какая-то новая, ранее не заявленная
часть. Появляется Птатакай – чернокожий любовник Хелен. Его не звали на
торжество, о нем даже не знали. Возможно, это какая-то фигура из Тени клиента. Птатакай чернокожий, он знает о вековом рабстве своего народа, о беспрерывном унижении и насилии, которое он и такие, как он, выносили веками. Даже впервые появившись в фильме, он сталкивается с агрессией Микаэля, который не хочет впускать нового гостя в дом, набрасываясь с кулаками на вновь прибывшего. Но гость может постоять за себя. Его не смущает ни жесткий прием, ни то, что его унижают, называя другим именем.

Когда в анализе появляется такая часть психики, которая может быть
устойчивой к нападению внутреннему и внешнему, становится возможным
вновь прикоснуться к травме, опираясь на этот новый устойчивый образ.
Это позволяет Кристиану вернуться к гостям и обвинить отца теперь уже
в убийстве сестры.

И тут мы, наконец, слышим голос материи – Эльси. Еще одна часть, которая
не хочет видеть инцест. Ее жизненная позиция – ничего не происходит. Каждый раз, сталкиваясь с инцестуозным клиентом, аналитик пытается понять материнскую позицию и роль ее в жизни ребенка, подвергавшегося инцесту. Как может случиться, что функция матери – защищать и оберегать своего ребенка – в этом случае подавляется, а нередко и сама она является насильником или присоединяется к нему? Ее речь становится актом защиты насильника и демонстрацией безразличия к своим детям, как будто подавлена материнская функция. Мама моей клиентки, узнав об инцесте ее сына и дочери, пожелала дочери просто стать лучшей матерью, чем она сама.

В фильме «Торжество» мы видим мать семейства, которая не просто
безразлична к детям, в частности к Кристиану, нуждающемуся в ее поддержке, но и обвиняет сына в сумасшествии. Мать не только отрицает факт насилия, но и переворачивает ситуацию с ног на голову, субъективное делает объективным, сбивает чувство реальности. Например, говоря о том, что ее дочь занимается археологическими исканиями буквально, каждый раз приводя в дом нового представителя разных цивилизаций, имея в виду часто меняющихся любовников Хелен. Она как бы говорит правду, но это не слова похвалы и не явное осуждение, это сарказм, который, прозвучав из уст матери, выбивает почву из-под ног детей. Не нужно быть аналитиком, чтобы почувствовать, как закрывается мир ребенка, какая безысходность повисает в пространстве. Также и в пространстве анализа время, когда обсуждается участие или неучастие матери в процессе насилия, одно из самых сложных.

Аналитик вынужден выдерживать весь спектр проекций материнского комплекса на себе – от убивающей матери до спасающей и безгранично дающей. Это довольно длительный этап, когда у клиента появляется агрессия на насилие или безразличие матери, а опыта, как адекватно справляться с ней, еще нет. Тогда активно включается психосоматика, головные боли, нечувствительность тела, тошнота, рвота, поднимается тревога – все, что может быть связано с материнской функцией, которая предполагает уход, кормление, заботу о теле и безопасности ребенка, разделение и контейнирование чувств. Вот как пишет об этом этапе Ш. Ференци: «Хотя и имелось явное облегчение некоторых симптомов, но, с другой стороны, эти пациенты начинали страдать от ночных приступов тревоги и даже сильных кошмаров, а аналитический сеанс приводил к приступам истерии, тревоги. Хотя мы были в состоянии добросовестно анализировать угрожающие симптомы такого приступа, что, казалось, убеждало и успокаивало пациента, но ожидаемого постоянного успеха не было: на следующее утро звучали те же жалобы на ужасную ночь и на аналитические сеансы, происходило повторное травмирование. В этой неудобной ситуации я пробовал утешить себя обычным способом: что у пациента слишком сильное сопротивление или вытеснение столь сильно, что эмоциональные разрядки и осознание могут произойти только по частям. Поскольку состояние пациента даже по прошествии значительного времени существенно не менялось, я должен был давать волю самокритике. Я начал прислушиваться к своим пациентам, когда упрекали меня в эгоистичности, бессердечии, тщеславии, когда кричали мне "Помоги! Скорее! Не дай мне беспомощно погибнуть!"». Это время, когда клиент обращается к аналитику за участием и помощью, но не может ее принять, ему не хватает опыта принятия, и как бы аналитик ни импонировал клиенту, тот не сможет почувствовать, что его принимают.

Невозможность принять себя связана с вытесненными аффектами и
неприятием со стороны матери. В личной истории клиента нет опыта
материнских объятий и адекватного отражения реальных чувств.
Аффекты в таком случае отщепляются и размещаются не внутри человека, а
снаружи, например в выдуманном друге.

В фильме мать напоминает о выдуманном друге детства Кристиана – Снуте, без совета которого он не мог и шагу ступить. Часто дети, подвергшиеся травме в раннем возрасте, выдумывают себе друга, который является невидимым свидетелем и защитником от невыносимых переживаний, потому что повторяющаяся травма насилия парализует волю ребенка и возможность действовать. «Сексуальная эксплуатация делает человека беспомощным и бессильным, уничтожает уверенность в своей способности контролировать ситуацию; из-за этого глубоко нарушается способность действовать» (Виртц, 2014, с. 137). Тогда и появляется выдуманный друг, персонаж, который помогает справляться с ситуацией насилия. Оказывая внутреннюю поддержку, предохраняя от затопления психику, он помогает ребенку функционировать во внешнем мире, несмотря на повторяющуюся травмирующую ситуацию. Выдуманный друг – это та часть детской психики, куда проецируется нормальность, чистота, невинность; таким образом эти качества сохраняются рядом с собой, их делают недоступными для насильника.

Но и этот «помощник» не уберег Кристиана от психоза, на что и указывает мать, говоря о тех беспокойствах, которые он доставил своей семье в виде госпитализаций в психиатрические клиники и неудобного для его родителей поведения, согласованного с его выдуманным другом. На протяжении многих лет она не открывала дверь в кабинет мужа и не интересовалась, что он делает со своими детьми. И даже когда страшная тайна насилия раскрывается, Эльсе поначалу предпочитает объявить детей сумасшедшими, лишь бы не осознавать, что на самом деле случилось, и не брать на себя вину за оставление своих детей в опасности. В ее речи нет нормальных материнских чувств, нет заботы или даже интереса к состоянию ребенка.

Это вызывает злость и агрессию и позволяет Кристиану выдвинуть обвинение матери. Он напомнил ей, как однажды она, открыв дверь кабинета, увидела пенис отца в волосах сына и просто закрыла дверь кабинета, сделав вид, что ничего не происходит.

На этапе анализа, когда инцест открылся и всем его участникам и соучастникам предъявлены обвинения, поведение клиента может диктоваться несколькими основными чувствами, и тогда разыгрываются разные поведенческие сценарии. Одним из них может быть агрессия, которую демонстрирует Микаэль, избивая горничную. Испытывая неосознанную злость на мать, он вымещает ее на служанке, с которой у него прошлым летом был роман. Горничная обвиняет Микаэля в том, что он такой же сумасшедший, как его отец, и Микаэль жестоко избивает ее. Может появляться агрессия в поле «клиент – аналитик», направленная на аналитика. Но, скорее всего, в анализ будут приноситься истории, где клиент отыгрывает свою агрессию вне кабинета и с людьми, не имеющими прямого отношения к травме. Здесь важно помнить, что клиент пробует себя в роли насильника для соединения с агрессией как недоступной ранее частью. Эти чувства требуют обозначения и фиксации в психике клиента. Иначе, идентифицируясь с агрессией, он может повторить судьбу насильника. По
статистике каждый второй мальчик, который подвергался насилию, сам
становится насильником, а девочка идентифицируется с «жертвой», находя
себе «насильника» в виде мужа или любовника для дальнейшего пребывания
в знакомой ситуации насилия.

Для того чтобы опыт идентификации с насильником разрешился удачно, важно проиграть его с аналитиком в поле анализа и осмыслить совместно. «Высвобождение у пациента переживаний, связанных с его критическим отношением к аналитику, наша готовность признавать собственные ошибки и честная попытка избегать их в будущем – все это направлено на создание у пациента уверенности в аналитике. Именно такая уверенность ведет к противопоставлению настоящего и невыносимого травматического прошлого, противопоставлению, абсолютно необходимому для пациента, чтобы он смог пережить прошлое не как галлюцинаторное воспроизведение, а как объективное воспоминание»5. Иначе для выражения своей агрессии клиент может воспользоваться другим поведенческим сценарием.

Другой поведенческий сценарий можно увидеть в безжалостном обвинении себя – аутоагрессии. Отец в фильме обвиняет сына в том, что он имеет «гнилую душу» и что он сумасшедший. Так и клиент, переживший инцест, будет переживать собственную неполноценность и унижать себя, словами или действиями показывая, что заслужил такое отношение к себе.

Еще одним сценарием развития ситуации обвинения в инцесте может быть
паника, желание сбежать из кабинета аналитика и не иметь больше дела с
ситуацией в этой «непонятной» семье. Все гости в фильме хотят сбежать с
торжества. В анализе это может быть вторая серьезная попытка прервать отношения с аналитиком, оставив его с чувством агрессии и жертвенным самоуничижением.

Затем все части психики клиента выстраиваются в стратегию, которая при
помощи агрессии помогает «изгнать» жертву внутри себя, удалить ее, и здесь
важно удержать жертвенную часть, не дать ей покинуть «сцену» или
терпеливо ждать следующего ее появления.

Аналитику следует понимать, что этот этап временный и очень важный для
реструктуризации психики и другой презентации себя. Это возможность
пережить чувства жертвы одному, осмыслить свою жизнь, окрепнуть в
желании идти до конца в поиске справедливого наказания насильника.
Кристиан переживал это состояние в лесу, будучи привязанным к дереву.
Это очень символичный образ: с одной стороны, от Кристиана хотели
избавиться, а с другой, его приковали, чтобы он никуда не ушел. Это значит,
что все части хотят развития инцестуозной истории, даже те, которые
демонстрируют сопротивление и агрессию.

Но «кухня», наблюдатель, уже позаботилась, о том, чтобы все гости оставались на своих местах, никто не уехал, а задняя дверь для входа оставалась открытой для Кристиана в тот момент, когда он будет готов войти. Аналитик должен держать дверь своего кабинета открытой, терпеливо ожидая, когда клиент вернется к обсуждению переживаний. Любое вторжение во внутренний мир клиента на этом этапе вызовет ретравматизацию и будет выглядеть как насилие со стороны аналитика. «Когда в дополнение к напряжению, вызванному этой аналитической ситуацией, мы наложили на пациента дополнительное бремя воспроизведения первоначальной травмы, то тем самым мы создали действительно невыносимую ситуацию. Неудивительно, что результаты
наших усилий были не лучше, чем результаты первоначальной травмы».

Тамада приглашает всех в столовую, жизнь продолжается, несмотря на все
переживания. С одной стороны, это выглядит цинично, а с другой, дает
ощущение стабильности. Гости возвращаются на свои места дослушивать
шутку деда, это все та же шутка о юбиляре и его неудачах в отношениях с
девушками. Здесь опять клиент может воспользоваться диссоциацией как
зашитой. Тогда все вытесненные чувства клиента лягут на плечи аналитика.
К тому же теперь мы видим ущербные стороны юбиляра, и это дает
возможность усомниться в его безупречности. Микаэль пытается унизить
друга Хелен, Птатакая, крамольной песней о чернокожих, и вся семья ему
подпевает. В этой сцене все «благородное семейство» начинает
приобретать уродливый вид. Хелен начинает осознавать обратную сторону
своей семьи, но чувства переполняют ее, она бьется в истерике и мучится
ужасной головной болью.

В аналитическом пространстве клиент снова жалуется на головную боль,
которая не проходит, но обсуждать будет то, что его детство загубили, какая- то часть души умерла, что у него ненормальная семья. Хорошо, если аналитик его поддержит, тогда он будет похож на Птатакая, который говорит вернувшемуся из леса Кристиану, что он знает, какие у него родители. А точнее, знает, что они нехорошие родители. Такая поддержка даст возможность снять вину с жертвы. Работая с инцестом, приходится работать с целой семейной системой, где есть не только участники инцестуозной связи, но и безмолвные свидетели, которые своим молчанием и «невнимательностью» становятся соучастниками преступления. Вся видимость нормальной семьи рушится и становится уродливой и некрасивой. Последствия от изобличения инцеста могут показаться пагубнее, чем сам инцест. Обрушившаяся семейная система способна «раздавить» всех участников, особенно того, кто решился раскрыть страшную тайну. В большинстве случаев семья справляется, отрицая инцест, или отказывается от члена семьи, который обвиняет в инцесте. Поэтому психолог в контрпереносе сталкивается с разными частями психики клиента, которые отображают разные части системы ицестуозной семьи.

Вечер в доме заканчивается хороводом, где во главе отец Хельге. Все до последнего момента держатся за старую конструкцию семьи, или за старые
психологические защиты.

Но горничная Пия, влюбленная в Кристиана, уже нашла записку умершей
Линды и подложила ее Хелен. Наступило время Хелен произнести речь за
столом, но вместо хвалебной речи отцу она читает предсмертную записку
Линды. Линда в записке говорит о том, как она любит своих братьев,
особенно Кристиана, и сестру Хелен, но не может вынести чувств,
связанных с насилием отца. «Отец опять начал иметь меня, по крайней
мере во сне». Теперь уже все гости, наконец, осознали, что в реальности
происходило в этой семье. Это кульминация в процессе открытия и
исцеления травмы инцеста. Кристиан задает отцу вопрос, который всегда
мучает человека, пережившего насилие: «Почему ты делал это?». И тот
ему отвечает: «Это было все, на что ты годился». Даже пройдя долгий
путь к раскрытию семейной тайны, жертва не может справляться с
обесцениванием и ищет смысл произошедшего с ним. «"Я все время
спрашиваю себя: почему? Но ответа нет"; "Я не могу найти никакого смысла
в этом – его тут вообще нет. Такое не должно было случиться ни со мной, ни
с каким другим ребенком". Известный скептицизм у меня вызывают идеи,
что за всем происходящим скрыт некий смысл, его лишь нужно уметь найти.
Я думаю, что это заблуждение – считать, что пережитая сексуальная
эксплуатация имеет какой-то смысл» (Виртц, 2014, с. 152).

Кристиан выходит из гостиной, но теряет сознание, не справившись с напряжением. Находясь без сознания, он видит умершую сестру, которая говорит, что любит его. Любовь Линды выглядит как прощение и возможность полюбить себя, поскольку его любит сестра. Кристиан спрашивает, должен ли он идти с Линдой в другой мир, но она отрицательно качает головой. В этот момент Кристиан выбирает жизнь. Проснувшись, он находит в своей постели Пию, и теперь он может поверить, что она его любит, что вообще его можно любить, и это придает жизни смысл.

Еще одним сценарием развития ситуации обвинения в инцесте может быть
паника, желание сбежать из кабинета аналитика и не иметь больше дела с
ситуацией в этой «непонятной» семье. Все гости в фильме хотят сбежать с
торжества. В анализе это может быть вторая серьезная попытка прервать отношения с аналитиком, оставив его с чувством агрессии и жертвенным самоуничижением.

Затем все части психики клиента выстраиваются в стратегию, которая при
помощи агрессии помогает «изгнать» жертву внутри себя, удалить ее, и здесь
важно удержать жертвенную часть, не дать ей покинуть «сцену» или
терпеливо ждать следующего ее появления.

Аналитику следует понимать, что этот этап временный и очень важный для
реструктуризации психики и другой презентации себя. Это возможность
пережить чувства жертвы одному, осмыслить свою жизнь, окрепнуть в
желании идти до конца в поиске справедливого наказания насильника.
Кристиан переживал это состояние в лесу, будучи привязанным к дереву.
Это очень символичный образ: с одной стороны, от Кристиана хотели
избавиться, а с другой, его приковали, чтобы он никуда не ушел. Это значит,
что все части хотят развития инцестуозной истории, даже те, которые
демонстрируют сопротивление и агрессию.

Но «кухня», наблюдатель, уже позаботилась, о том, чтобы все гости оставались на своих местах, никто не уехал, а задняя дверь для входа оставалась открытой для Кристиана в тот момент, когда он будет готов войти. Аналитик должен держать дверь своего кабинета открытой, терпеливо ожидая, когда клиент вернется к обсуждению переживаний. Любое вторжение во внутренний мир клиента на этом этапе вызовет ретравматизацию и будет выглядеть как насилие со стороны аналитика. «Когда в дополнение к напряжению, вызванному этой аналитической ситуацией, мы наложили на пациента дополнительное бремя воспроизведения первоначальной травмы, то тем самым мы создали действительно невыносимую ситуацию. Неудивительно, что результаты
наших усилий были не лучше, чем результаты первоначальной травмы».

Тамада приглашает всех в столовую, жизнь продолжается, несмотря на все
переживания. С одной стороны, это выглядит цинично, а с другой, дает
ощущение стабильности. Гости возвращаются на свои места дослушивать
шутку деда, это все та же шутка о юбиляре и его неудачах в отношениях с
девушками. Здесь опять клиент может воспользоваться диссоциацией как
зашитой. Тогда все вытесненные чувства клиента лягут на плечи аналитика.
К тому же теперь мы видим ущербные стороны юбиляра, и это дает
возможность усомниться в его безупречности. Микаэль пытается унизить
друга Хелен, Птатакая, крамольной песней о чернокожих, и вся семья ему
подпевает. В этой сцене все «благородное семейство» начинает
приобретать уродливый вид. Хелен начинает осознавать обратную сторону
своей семьи, но чувства переполняют ее, она бьется в истерике и мучится
ужасной головной болью.

В аналитическом пространстве клиент снова жалуется на головную боль,
которая не проходит, но обсуждать будет то, что его детство загубили, какая- то часть души умерла, что у него ненормальная семья. Хорошо, если аналитик его поддержит, тогда он будет похож на Птатакая, который говорит вернувшемуся из леса Кристиану, что он знает, какие у него родители. А точнее, знает, что они нехорошие родители. Такая поддержка даст возможность снять вину с жертвы. Работая с инцестом, приходится работать с целой семейной системой, где есть не только участники инцестуозной связи, но и безмолвные свидетели, которые своим молчанием и «невнимательностью» становятся соучастниками преступления. Вся видимость нормальной семьи рушится и становится уродливой и некрасивой. Последствия от изобличения инцеста могут показаться пагубнее, чем сам инцест. Обрушившаяся семейная система способна «раздавить» всех участников, особенно того, кто решился раскрыть страшную тайну. В большинстве случаев семья справляется, отрицая инцест, или отказывается от члена семьи, который обвиняет в инцесте. Поэтому психолог в контрпереносе сталкивается с разными частями психики клиента, которые отображают разные части системы ицестуозной семьи.

Вечер в доме заканчивается хороводом, где во главе отец Хельге. Все до последнего момента держатся за старую конструкцию семьи, или за старые
психологические защиты.

Но горничная Пия, влюбленная в Кристиана, уже нашла записку умершей
Линды и подложила ее Хелен. Наступило время Хелен произнести речь за
столом, но вместо хвалебной речи отцу она читает предсмертную записку
Линды. Линда в записке говорит о том, как она любит своих братьев,
особенно Кристиана, и сестру Хелен, но не может вынести чувств,
связанных с насилием отца. «Отец опять начал иметь меня, по крайней
мере во сне». Теперь уже все гости, наконец, осознали, что в реальности
происходило в этой семье. Это кульминация в процессе открытия и
исцеления травмы инцеста. Кристиан задает отцу вопрос, который всегда
мучает человека, пережившего насилие: «Почему ты делал это?». И тот
ему отвечает: «Это было все, на что ты годился». Даже пройдя долгий
путь к раскрытию семейной тайны, жертва не может справляться с
обесцениванием и ищет смысл произошедшего с ним. «"Я все время
спрашиваю себя: почему? Но ответа нет"; "Я не могу найти никакого смысла
в этом – его тут вообще нет. Такое не должно было случиться ни со мной, ни
с каким другим ребенком". Известный скептицизм у меня вызывают идеи,
что за всем происходящим скрыт некий смысл, его лишь нужно уметь найти.
Я думаю, что это заблуждение – считать, что пережитая сексуальная
эксплуатация имеет какой-то смысл» (Виртц, 2014, с. 152).

Кристиан выходит из гостиной, но теряет сознание, не справившись с напряжением. Находясь без сознания, он видит умершую сестру, которая говорит, что любит его. Любовь Линды выглядит как прощение и возможность полюбить себя, поскольку его любит сестра. Кристиан спрашивает, должен ли он идти с Линдой в другой мир, но она отрицательно качает головой. В этот момент Кристиан выбирает жизнь. Проснувшись, он находит в своей постели Пию, и теперь он может поверить, что она его любит, что вообще его можно любить, и это придает жизни смысл.

Долгое время аналитик может чувствовать, как его внимание и любовь не
«проникают» в психику клиента. Виной тому неверие человека, подвергшегося травме инцеста, в близкие отношения без использования. Клиент всегда ждет, что его будут использовать насильно, даже если аналитик достаточно деликатный и предпочитает только прояснения, это воспринимается как жесткая болезненная интервенция. Но после обнародования и признания инцеста поле анализа меняется, появляется возможность объективной картины мира.

Все собираются ночью в гостиной, Хелен и Птатакай, Кристиан и Пия, слуги и работники кухни. Уже не чувствуется напряжения, все строят планы на будущее и уговаривают Хелен и Птатакая пожениться; нет только Микаэля.
Микаэль идет к отцу, чтобы избить его и запретить общаться с внуками.

Это уже адресная агрессия, направленная на насильника. Инцестуозному клиенту тяжело дается идентификация со своей агрессией, даже редкие ее
всплески сопровождаются чувством вины. И совсем тяжело, когда дается
возможность отстаивать себя и злиться на аналитика, даже если отношения
неудовлетворительны. «Вместо того чтобы противоречить аналитику или
обвинять его в ошибках и слепоте, пациенты идентифицируются с нами.
Только в редкие моменты истероидного волнения, то есть почти в бессознательном состоянии, они могут набраться достаточно мужества и возражать; обычно же они не позволяют себе критиковать нас – такая критика даже не приходит им в голову, пока мы не дадим им особого разрешения или явно не побудим их быть такими смелыми. Это означает, что мы должны из их ассоциаций выявлять не только болезненные события прошлого, но также – и гораздо чаще, чем до сих пор предполагалось, – их вытесненную или подавленную критику в наш адрес».

Наступает утро, вся семья собирается за столом завтракать. Это время,
когда на анализ приходит «совсем другой» клиент, достаточно спокойный и
уверенный в своей правоте. Строит планы на будущее и ведет непринужденные беседы; все части психики примирились, все чувства заняли свои места. Кристиан приглашает Пию поехать с ним во Францию и жить вместе. Но отец с матерью появляются в столовой. Отец еще пытается руководить семьей, но его авторитет уже ослаблен, его просят уйти из-за стола. На прощание он признает свое непростительное поведение, замечает, что они все равно остаются его детьми, говорит Кристиану, что он хорошо боролся. Для аналитика и его клиента это важное признание. Клиенту никогда не поменять свою семью, его личная история навсегда останется неизменной: те же родители, та же травма. Единственное, что может измениться, – это осознанное отношение к сложившейся ситуации после того, как травма будет пережита и интегрирована в жизнь клиента, а чувства, сопровождающие ее, будут освобождены. Начинается возвращение себе всех утерянных частей и восстановление разорванных связей психики, создание нового образа жизни и сепарация от старого.

Урсула Виртц в книге «Убийство души. Инцест и терапия» так пишет о женщинах, переживших инцест и проходящих терапию: «Все эти женщины хотят большего, чем просто адаптироваться к измененным обстоятельствам. Они борются, каждая своим личным способом, чтобы создать такое отношение к факту инцеста, которое позволит им внутренне завершить ситуацию. Тот факт, что девочку сексуально эксплуатировали, является действительно судьбоносным событием, которое никогда никуда не денется из жизненной истории. Вопрос же состоит в том, какую позицию по отношению к такой судьбе я займу? Как я уже отмечала в связи с исследованиями последствий стресса, наша позиция по отношению к тому, что произошло, изменяет то, что произошло. При этом я не считаю, что изменение отношения к инцесту позволит больше не рассматривать его как убийство души. Даже если я отношусь к этому иначе, инцест остается
злоупотреблением властью и разрушением моей целостности. Однако если я
присваиваю травму как то, что имеет отношение ко мне и моей частной
жизни, когда я интегрирую ее в контексте моей жизни, то это больше, чем то, что лишь "случилось" со мной. Часто в очень отчаянной борьбе за выживание выражено нечто большее, чем потребность хорошо функционировать» (Виртц, 2014, с. 151).

Если фильм «Торжество» может служить отображением аналитического
процесса, то миф об Осирисе и Изиде может стать его метафорой. Множество чувств, которые присутствуют в каждой из инцестуозных историй, способствует вытеснению ее из памяти жертвы, с трудом удерживаются в поле терапии. Аналитик, как Изида, собирающая части своего расчлененного мужа, должен собрать все части психики клиента, оплакивая каждую из них. Ведущие защиты у таких клиентов – диссоциация и расщепление. А аналитик становится единственным взрослым, то есть человеком, способным мыслить здраво и логично, не впадая в примитивные защиты и не поддаваясь инфляции. В терапии инцеста предстоит сделать работу во всех частях психики клиента и «починить» ось Эго–Самость. Нужно «возвести храм» на месте каждой из найденных божественных частей, как Изида возводила храм, находя каждую из потерянных частей своего возлюбленного мужа, тем самым обозначая ее значимость. «Вылепить» недостающую, потерянную часть, как Изида вылепила пенис Осириса, который проглотили рыбы, из глины. Путем творчества и тяжелой работы восстановить фаллос, который может символизировать либидо, или влечение к жизни, вылепить целостное тело. Низкий уровень символизации у клиента, особенно если травма очень ранняя, огромное количество стыда и страхов, которые зачастую не имеют словесной формы и кроются в
психосоматических проявлениях, а речь, которая предполагает называние
чувств, как правило, тоже развита плохо. Альдо Наури, французский педиатр
и психолог, писал: «Тело, заявляющее о себе с помощью симптомов, и
психическое начало, проявляющееся с помощью речи, развиваются в полной
зависимости друг от друга» (Инцест, или кровосмешение, с. 63). Поэтому к
невыносимым контрпереносным чувствам могут добавляться и ощущения в
теле аналитика, которые тоже нужно рассматривать как часть процесса по
терапии инцеста. Только когда тело и психика клиента станут «целостными»
и будут «дорощены» недостающие части, сможет зародиться новый импульс
к жизни. Подобно богине Изиде, которая забеременела сыном Гором, собрав
все части мужа и дорастив недостающие, дала росток новой жизни, аналитик
с клиентом будут горевать и создавать, любить и ненавидеть, лепить
недостающее и хоронить старое. Все для того, чтобы божественный ребенок,
сын Изиды и Осириса, Гор, отомстил за отца, принес мир на родную землю и
стал первым фараоном Египта, дав росток новой, неповторимой цивилизации, во многом благодаря своему необычному глазу. Глаз Гора – Уджат, дарованный ему богами взамен утраченного в бою, – имеет способность видеть не только снаружи, но и изнутри. Это позволило Гору, как и клиенту, пережившему травму, узнать себя и мир на очень глубоком уровне, сотворить свой внутренний и внешний мир в соответствии с внутренними потребностями и внешними желаниями. Это возможность вернуть себе состояние связи духа с телом, в котором поселится созидательный Эрос.

Библиография
Андре Ж. Введение: Ложе Иокасты // Инцесты. Андре Ж., Грин А.,
Бидловски М., Зальцман Н., Курню-Жанэн М., Эритье Ф., Биро А. – Когито-
центр, 2017
Анзье Д. Я – кожа. – Ижевск: ERGO, 2011
Болен Ш. Богини в каждой женщине. – София, 2008
Виртц У. Убийство души. Инцест и терапия. – М.: Когито-центр, 2014
Виртц У. От убийства души к посттравматическому росту // Юнгианский
анализ. 2015 № 1
Инцест, или кровосмешение. Эритье Ф., Цирюльник Б., Наури А., Ксантаку
М., Вриньо Д. / Пер. Н. Попова. – Издательство «Кстати», 2000
Калшед Д. Внутренний мир травмы. – Екатеринбург: Деловая книга; М.:
Академический проспект, 2001
Райкрофт Ч. Критический словарь психоанализа – Санкт-Петербург:
Восточно-Европейский Институт психоанализа, 1995